Потом, когда бабка Фекла рассказывала легенду о духах-покровителях Миллреда и Роддара, княжич представлял Миру именно такой.
…В небольшой деревне на границе с Роддаром жили брат с сестрой, Мира и Родмир. Мать их умерла давно, а потом отец провалился под лед, да так и не отошел от жестокой простуды. Родмиру тогда как раз семнадцать отмерило, Мире – пятнадцать.
Непохожи были брат с сестрой, как не похож теплый весенний денек на шквалистую осеннюю ночь. Не в одну драку влезал Родмир из-за вспыльчивого характера, и о своих, и о соседей кулаки чесал. А тут еще, как на грех, прижился в деревне отставной солдат. Ладно бы просто учил парней обращаться с оружием, как и положено в приграничных землях. Так нет – байки травил, учил Россу молитвы слать, делами славными похвалялся. И выходило по его рассказам, что для мужчины и жизни слаще нет, как воинская. Не было у того солдата ученика прилежнее и слушателя преданнее, чем Родмир. Казалось, не с плугом – с мечом парень родился. Хоть и ворчал при жизни отец: «Прогневаешь духов!» – а что делать, не запретишь. Всего в дне неспешной езды – Роддар. Там бойцы злые, таким в мире жить, что волка на шелковые подушки укладывать и медом кормить. Нужны деревне защитники.
Сестра же с самой злющей теткой ни разу не повздорила, ни с одной подругой не разругалась, хоть и завистливо поглядывали те на ее косы – медово-солнечные. Только с Миры зависть как шелуха спадала. Хороша была, да и хозяйка отменная. Медовые пряники у нее выходили – слаще не сыскать, даже из города барон за ними присылал.
Женихи начали подкатывать к Родмиру, едва полгода со смерти отца минуло. Брат отказывал всем – искал сестре лучшей доли. Выбирал долго и нашел-таки хозяина крепкого, с таким жить – бед не знать, детей рожать здоровых, сыновьям наделы выделять, дочерям – приданое. Зима обдувала избу холодными ветрами, когда Родмир сказал сестре: просватал, мол, по осени и свадьба; торопится жених – очень уж приглянулись волосы цвета меда. Мира глянула на брата: «Отдашь за него, на косе и удавлюсь». Вспылил Родмир, выхватил нож да отсек косу под корень. Громыхнула заслонка, вспыхнули в жаркой печи волосы. Сестра качнула головой: «Была бы веревка, а крюк найдется. А хочешь мне счастья – отдай за Дарека!» Родмир чуть избу в ярости не разнес. Еще с тех времен, как вместе у отставного солдата учились – как репейник между парнями насыпали, годы их так и не примирили.
Оказалась, что похожи все-таки брат и сестра, Мире тоже в характер железо досталось. Смирился Родмир, и по осени сыграли свадьбу.
Через год брат уехал в Роддар, искать свою судьбу, своих духов-покровителей. А еще через пару лет перебрались в деревню побольше Дарек с Мирой. Кто же знал, что придет туда из-за границы обнищавший барон набивать кошель, приведет жестоких наемников, а среди них будет парень с желтыми волосами.
Стоял Родмир в тени забора, когда выволокли на двор из богатого дома Дарека. Убивать его не хотели, чуяли, что есть захоронки, вот и решили потрясти мужика. Не вмешивался Родмир: наемников почти десяток, они в своем волчьем праве. Мира, как видно, успела схорониться, а деньги – наживное. Вот только Дарек того не понимал, выл да скулил. А когда пригрозили сжечь дом, кинулся в ноги: «Не троньте! Хотите, бабу берите, только по миру не пускайте! От бабы не убудет…» Потемнело в глазах у Родмира, когда вывел Дарек из тайного подпола Миру. Зачмокали довольно наемники, на отросшие медовые косы глаза выпучив. Сомлела Мира, рухнула на землю.
Шагнул в центр двора Родмир, глянул в шакальи глаза зятя. Наемникам-то что, и такой бой – развлечение. Дарек в родной деревне не из последних воинов был, приходилось когда-то Родмиру уходить битым. Только сегодня на его стороне были ненависть и любовь, а противнику достались страх и жадность. Когда кровь Дарека окрасила лезвие, шагнул Родмир к сестре, чиркнул клинком по ее горлу. Знал – с десятерыми распаленными похотью наемниками ему не справиться. И не справился, убили его в том же дворе.
Видел все это Создатель – и повелел: быть Родмиру духом Роддара, чтобы помнили воины о тех, кто остался дома. И столько любви нерастраченной уходило вместе с Мирой, что стала она покровительницей Миллреда. Нет с тех пор края спокойнее: не решались воины Роддара идти против духа своего. А разве мог брат пустить их к сестре? Расцвел Миллред и, точно в память о золотых косах Миры, прославился чудесным медом.
Темка улыбнулся, вспомнив восхитительно пахнущие брусочки. Как же вкусно засунуть такой в рот, катнуть языком. Высосать мед, разжевать воск до маленького комочка. Вот только выбрать, какой попробовать первым: вот этот, бледно-желтый? Или тот, с медным отливом? А может быть, темный?…
Выстрел прогремел, когда медовый сон почти накрыл Темку. Княжич вскинулся, и в ту же минуту грянул дружный залп. Закричал Александер, всхрапнули кони. Нападение! Темка откатился к бортику; зашипев от боли, приподнялся на забинтованных руках. Где-то в глубине фургона завизжала Лисена. Обернулся солдат, прикрикнул на княжича, чтобы башку свою не подставлял. Темка и внимания не обратил: там же Митька! Безоружный! Выстрелы, кажется, со всех сторон. Облако пыли, поднятое копытами лошадей и колесами повозок, забивало глаза. Олень-покровитель, такими руками даже пистолет не удержать!
Захрипел возничий, повалился. Мелькнуло расплывшееся на синем мундире багровое пятно. Снова вскрикнула Лисена. Темка сжал зубы, рванулся – и в последний миг ухватил вожжи. Боль резанула пальцы, аж в глазах потемнело.
Выросла, словно ниоткуда, Дега, Митька скатился с седла, бросился к изголовью Темкиной постели, выхватил пистолет. Споро заработал шомполом. Темку чуть отпустило – живой! Друг бухнулся рядом, сощурился, целясь во всадника без мундира. Выстрел! Мимо; мужчина обернулся, вскинул оружие. Митька, дернувшийся было перезарядить, застыл. Темке почудилось: направленное на них дуло стало огромным, вот-вот поглотит и княжичей, и фургон вместе с лошадьми. Но незнакомец не стрелял; гикнул, ударил коня в бока и помчался наперерез.
– Держись! – дико закричал Митька, и Темка только сейчас увидел, что они несутся в сторону оврага.
– Митька, прыгай! – Темка натянул вожжи, да тут бы и здоровый мужик не удержал. Друг рванул за плечи, швырнул в глубь повозки. Завизжала уже охрипшая Лисена. «Успел выпрыгнуть?» Но Митька вдруг оказался рядом, подмял под себя ревущую девчонку, вжал Темку в угол. Треск, грохот, тряхнуло так, что потемнело в глазах.
…Тишина. Темка мотнул головой: может, он оглох? Но вроде слышно потрескивание дерева. Прилетели издалека крики, ржание, а вот выстрелов не слышно. Над головой – дощатая стена повозки, под лопатку давит что-то твердое, а локоть упирается в тканый полог. Руки болят – как снова в огонь сунули. Всхлипнула рядом Лисена. Митька приподнялся, выпуская девочку, глянул на Темку. На сером от пыли лице светлые глаза казались огромными:
